Неточные совпадения
Трудно было дышать
в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять
кроватей, нащипали корпии и
послали во все места по рапорту.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я
пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на край
кровати.
Он взял ее на руки,
пошел к себе
в нумер, посадил на
кровать и стал раздевать.
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он
пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на
кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он сообщил ей о смерти Маракуева, Варвара спокойно сказала...
Вспоминая вчерашний вечер, проведенный у Корчагиных, богатых и знаменитых людей, на дочери которых предполагалось всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив с
кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая,
пошел в соседнюю с спальней уборную, всю пропитанную искусственным запахом элексиров, одеколона, фиксатуаров, духов.
Привалов
пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на
кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
Утром я проснулся рано. Первая мысль, которая мне доставила наслаждение, было сознание, что более нести котомку не надо. Я долго нежился
в кровати. Затем оделся и
пошел к начальнику Иманского участка Уссурийского казачьего войска Г.Ф. Февралеву. Он принял меня очень любезно и выручил деньгами.
Она увидела, что
идет домой, когда прошла уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась
в комнату Верочки, через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять
в комнату Верочки, долго оставалась там, потом
пошла по комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая
в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается,
в кухню не попала, а очутилась
в спальной под
кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Как быть! смотритель уступил ему свою
кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром
послать в С*** за лекарем.
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить — стало быть, не хочет даром хлеб есть, — мелькнуло у нее
в голове. И вслед за тем велела истопить
в нижнем этаже комнату, поставить
кровать, стол и табуретку и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила
посылать ему с барского стола.
А именно: все время, покуда она жила
в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом;
кровать ее ставили
в той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и
посылали зимой
в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Он не обедал
в этот день и не лег по обыкновению спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать
послала меня
в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не спит, позвать к чаю, — то я застал его перед
кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Оказалось, что Онички нет дома. У маркизы сделалась лихорадка; феи уложили ее
в постель, укутали и сели по сторонам
кровати; Лиза поехала домой, Арапов
пошел ночевать к Бычкову, а Персиянцева упросил слетать завтра утром
в Лефортово и привезти ему, Арапову, оставленные им на столе корректуры.
Лиза возвратилась домой, села
в ногах своей
кровати и так просидела до самого утра:
в ней
шла сильная нравственная ломка.
Кроме очень изящной гостиной, зальца и совершенно уединенного кабинета Николая Степановича, влево от гостиной
шла спальня Евгении Петровны, переделенная зеленой шелковой драпировкой, за которой стояла ее
кровать, и тут же
в стене была дверь
в маленькую закрытую нишь, где стояла белая каменная ванна.
Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду
шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами, пили и жрали, как свиньи,
в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.
И
пошла почивать
в опочивальню свою молодая дочь купецкая, красавица писаная, и видит: стоит у
кровати ее девушка сенная, верная и любимая, и стоит она чуть от страха жива, и обрадовалась она госпоже своей, и целует ей руки белые, обнимает ее ноги резвые.
Тот
пошел. Еспер Иваныч сидел
в креслах около своей
кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик, с небритой бородой, с протянутой ногой и с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.
В зеркале — мои исковерканные, сломанные брови. Отчего и на сегодня у меня нет докторского свидетельства:
пойти бы ходить, ходить без конца, кругом всей Зеленой Стены — и потом свалиться
в кровать — на дно… А я должен —
в 13‑й аудиториум, я должен накрепко завинтить всего себя, чтобы два часа — два часа не шевелясь… когда надо кричать, топать.
Дальше —
в комнате R. Как будто — все точно такое, что и у меня: Скрижаль, стекло кресел, стола, шкафа,
кровати. Но чуть только вошел — двинул одно кресло, другое — плоскости сместились, все вышло из установленного габарита, стало неэвклидным. R — все тот же, все тот же. По Тэйлору и математике — он всегда
шел в хвосте.
Я ее сейчас из силка вынул, воткнул ее мордою и передними лапами
в голенище,
в сапог, чтобы она не царапалась, а задние лапки вместе с хвостом забрал
в левую руку,
в рукавицу, а
в правую кнут со стены снял, да и
пошел ее на своей
кровати учить.
Жилище батарейного командира, которое указал ему часовой, был небольшой 2-х этажный домик со входом с двора.
В одном из окон, залепленном бумагой, светился слабый огонек свечки. Денщик сидел на крыльце и курил трубку. Он
пошел доложить батарейному командиру и ввел Володю
в комнату.
В комнате между двух окон, под разбитым зеркалом, стоял стол, заваленный казенными бумагами, несколько стульев и железная
кровать с чистой постелью и маленьким ковриком около нее.
Всю вескость последнего правила пришлось вскоре Александрову испытать на практике, и урок был не из нежных. Вставали юнкера всегда
в семь часов утра; чистили сапоги и платье, оправляли койки и с полотенцем, мылом и зубной щеткой
шли в общую круглую умывалку, под медные краны. Сегодняшнее сентябрьское утро было сумрачное, моросил серый дождик; желто-зеленый туман висел за окнами. Тяжесть была во всем теле, и не хотелось покидать
кровати.
Матвей хотел ответить что-то очень внушительное, но
в это время с одной из
кроватей послышался сердитый окрик какого-то американца. Дыма разобрал только одно слово devil, но и из него понял, что их обоих
посылают к дьяволу за то, что они мешают спать… Он скорчился и юркнул под одеяло.
Никита быстро отворил дверь, грубо, обеими руками и коленом отпихнул Андрея Ефимыча, потом размахнулся и ударил его кулаком по лицу. Андрею Ефимычу показалось, что громадная соленая волна накрыла его с головой и потащила к
кровати;
в самом деле, во рту было солоно: вероятно, из зубов
пошла кровь. Он, точно желая выплыть, замахал руками и ухватился за чью-то
кровать, и
в это время почувствовал, что Никита два раза ударил его
в спину.
— Трудно? Тебе? Врёшь ты! — вскричал Илья, вскочив с
кровати и подходя к товарищу, сидевшему под окном. — Мне — трудно, да! Ты — что? Отец состарится — хозяин будешь… А я?
Иду по улице,
в магазинах вижу брюки, жилетки… часы и всё такое… Мне таких брюк не носить… таких часов не иметь, — понял? А мне — хочется… Я хочу, чтобы меня уважали… Чем я хуже других? Я — лучше! А жулики предо мной кичатся, их
в гласные выбирают! Они дома имеют, трактиры… Почему жулику счастье, а мне нет его? Я тоже хочу…
Нестор Игнатьевич встал и тихонько
пошел в комнату Анны Михайловны. Чуть только он переступил порог этой комнаты, из-под
кровати раздалось сердитое рычание напуганной Риголетки.
Сон одолевал Нестора Игнатьича. Три ночи, проведенные им
в тревоге, утомили его. Долинский не
пошел в свою комнату, боясь, что Даше что-нибудь понадобится и она его не докличется. Он сел на коврик
в ногах ее
кровати и, прислонясь головою к матрацу, заснул
в таком положении как убитый.
Вошел опять немой и, дав нам знак рукою
идти за ним, провел через сени
в небольшую горенку,
в которой стояла
кровать и накрытый стол.
…Странно… Вот Тит получил листок бумаги, и на нем ряды черных строчек… Где-то далеко,
в захолустном городке Воронежской губернии, их выводила старушка,
в старомодном чепце, портрет которой висит над
кроватью Тита. Она запечатала письмо и
послала на почту. За тысячу верст оттуда наш верзила почтальон доставляет его Титу… И на листке сохранилась улыбка старушки. Тит раскрывает листок, и лицо его светится ответной улыбкой.
Бледный, встревоженный хозяин, вздыхая и покачивая головой, вернулся к себе
в спальню. Тетке жутко было оставаться
в потемках, и она
пошла за ним. Он сел на
кровать и несколько раз повторил...
Допустим, что я знаменит тысячу раз, что я герой, которым гордится моя родина; во всех газетах пишут бюллетени о моей болезни, по почте
идут уже ко мне сочувственные адреса от товарищей, учеников и публики, но все это не помешает мне умереть на чужой
кровати,
в тоске,
в совершенном одиночестве…
Старик посмотрел на Настю, встал, погладил ее по голове и
пошел спать на свою железную
кровать, а Настя
пошла в свою комнату.
Несчастная красавица открыла глаза и, не видя уже никого около своей постели, подозвала служанку и
послала ее за карлицею. Но
в ту же минуту круглая, старая крошка как шарик подкатилась к ее
кровати. Ласточка (так называлась карлица) во всю прыть коротеньких ножек, вслед за Гаврилою Афанасьевичем и Ибрагимом, пустилась вверх по лестнице и притаилась за дверью, не изменяя любопытству, сродному прекрасному полу. Наташа, увидя ее, выслала служанку, и карлица села у
кровати на скамеечку.
Рано проснешься поутру, оденешься задолго до света и с тревожным нетерпением Дожидаешься зари; наконец,
пойдешь и к каждой поставушке подходишь с сильным биением сердца, издали стараясь рассмотреть, не спущен ли самострел, не уронена ли плашка, не запуталось ли что-нибудь
в сильях, и когда
в самом деле попалась добыча, то с какой, бывало, радостью и торжеством возвращаешься домой, снимаешь шкурку, распяливаешь и сушишь ее у печки и потом повесишь на стену у своей
кровати, около которой
в продолжение зимы набиралось и красовалось иногда десятка три разных шкурок.
—
Иди! — сказала она покоевке и, указав ей рукою на двери, сама опустилась
в кресло у
кровати и заплакала.
Лизавете Васильевне случилась надобность уехать на целый месяц
в деревню. Павлу сделалось очень скучно и грустно. Он принялся было заниматься, но, — увы! — все
шло как-то не по-прежнему: формулы небесной механики ему сделались как-то темны и непонятны, брошюрка Вирея скучна и томительна. «Не могу!» — говорил он, оставляя книгу, и вслед за тем по обыкновению ложился на
кровать и начинал думать о прекрасной половине рода человеческого.
Дома он действительно, как говорила титулярная советница, вел самую однообразную жизнь, то есть обедал, занимался, а потом ложился на
кровать и думал, или, скорее, мечтал: мечтою его было сделаться со временем профессором; мечта эта явилась
в нем после отлично выдержанного экзамена первого курса; живо представлял он себе часы первой лекции, эту внимательную толпу слушателей, перед которыми он будет излагать строго обдуманные научные положения, общее удивление его учености, а там общественную, а за оной и мировую
славу.
Тогда он
шел в спальню, забирался под одну из самых дальних
кроватей (всем воспитанникам было известно, что он страшно боялся своей жены, которая его била) и спал там часа три, подложив под голову полено.
Прибежать
в спальню, надеть мундир, шинель и кепи, разложенные Четухою заранее по
кроватям отпускных, — дело одной минуты. Теперь остается
пойти в «дежурную», где уже сидят все четыре воспитателя, и «явиться» Петуху.
Подкрепились — дьякон и начал сниза «во блаженном успении вечный покой» и
пошел все поднимать вверх и все с густым подвоем всем «усопшим владыкам орловским и севским, Аполлосу же и Досифею, Ионе же и Гавриилу, Никодиму же и Иннокентию», и как дошел до «с-о-т-т-в-о-о-р-р-и им» так даже весь кадык клубком
в горле выпятил и такую завойку взвыл, что ужас стал нападать, и дяденька начал креститься и под
кровать ноги подсовывать, и я за ним то же самое.
Сын его лежал
в забытьи; он сел подле
кровати и думал: «Неужели и ты
пойдешь вслед за матерью?
Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья —
идут чередом,
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем.
Ни
в одной петербургской больнице
Нет
кровати за сотню рублей.
Появился убийца
в столице,
Бич довольных и сытых людей.
С бедняками, с сословием грубым,
Не имеет он дела! тайком
Ходит он по гостиным, по клубам
С смертоносным своим кистенем.
Лодка
шла так быстро, точно боялась, что кто-то неприятный остановит ее. Подпрыгивая по лестнице, вбежала
в свою комнату, заперла дверь па ключ, схватилась за спинку
кровати и глубоко вздохнула.
(Голоса стихают, видимо, перешли
в гостиную.
Идёт Пётр, бледный, на лице пьяная улыбка, садится
в кресло, закрывает глаза. Из маленькой двери выходит Софья; она наливает
в стакан воды из графина на столике у
кровати Якова.)
Рымову было тогда двадцать два года; он начал шалунье отвечать тем же: напугает ночью
в коридоре, кинет ей нечаянно из саду
в окно мячом или забьется к ней под
кровать, когда она
идет спать.
Вздыхая, кряхтя и позевывая, Степан зажег лампу и оделся. Когда он вышел
в сени, Марья быстро и легко скользнула с
кровати и
пошла затворить за ним двери. Из сеней вдруг ворвался
в нагретую комнату вместе с холодом, точно чье-то ядовитое дыхание, гнилой, приторный запах тумана.
Авилов стянул с себя об спинку
кровати сапоги и лег, закинув руки за голову. Теперь ему стало еще скучнее, чем на походе. «Ну, вот и пришли, ну и что же из этого? — думал он, глядя
в одну точку на потолке. — Читать нечего, говорить не с кем, занятия нет никакого. Пришел, растянулся, как усталое животное, выспался, а опять завтра
иди, а там опять спать, и опять
идти, и опять, и опять… Разве заболеть да отправиться
в госпиталь?»
Поступил он на медицинский факультет и занимался действительно хорошо; но
в практическом курсе, когда профессор у
кровати больного объяснял свою премудрость, он никогда не мог удержаться, чтоб не оборвать отсталого или шарлатанящего профессора; как только тот соврет что-нибудь, так он и
пойдет ему доказывать, что это чепуха.
— Губить тебя?.. Не бойся… А знаешь ли, криводушный ты человек, почему тебе зла от меня не будет? — сказал Патап Максимыч, сев на
кровать. — Знаешь ли ты это?.. Она, моя голубушка, на исходе души за тебя просила… Да… Не снесла ее душенька позору… Увидала, что от людей его не сокроешь —
в могилу
пошла… А кто виноват?.. Кто ее погубил?.. А она-то, голубушка, лежа на смертном одре, Христом Богом молила — волосом не трогать тебя.